|
СИЛА ПРИТЯЖЕНИЯ Погас костёр, а мы всё говорим. ...единица, единица, двойка. В трубке длинный гудок – знакомый голос: – Слушаю. – Наташа? – Разве я тебе нужна? – Сердишься? – А как ты думаешь? Думаешь, приятно было? Тяжелое молчание, лишь где-то, далеко-далеко, тихие голоса. Они настолько слабые, что, кажется, могут принадлежать только бестелесным созданиям. – Игорь, ты что, заснул? – Просто не находится слов. – Тогда можно положить трубку. – Приходи сейчас ко мне. – Чтобы продолжить вчерашнюю ссору? Не хочу. – Покажу что-то любопытное. – Как ты мог так гадко поступить? Никогда бы не поверила. – Это дневник девушки. – Где ты его взял? – Приходи – узнаешь. Не беспокойся: мораль не пострадает. – Если рассчитываешь помириться, то напрасно тратишь время. – Только взглянешь и уйдёшь. – Всё равно раньше, чем через час, не освобожусь. Смотрю на неё и пытаюсь найти причину уверенности, что в жизни они были бы похожими. От юности бабушки осталось только несколько фотографий. Большие, как бы всегда удивлённые, глаза. Тёмные прямые волосы. Мысленно пытаюсь поставить их рядом, но только двоится Наташин взгляд, фигура... – Где то, зачем приглашал? – Посидим немного просто так. – Незачем и некогда. – В общем.., с чего начать? Пожалуй, наверное, с того, что это записи моей бабушки. – Да? – И ещё... Прежде хотел бы пояснить... – Сама разберусь, не глупей тебя. – Не задирайся, дело не только в дневнике... Впрочем, как знаешь. – Ладно, говори. – Попытался кое-что написать под впечатлением тетрадки. Но, наверное, тебя не интересует. Оставим мою писанину в покое. – Я и не прошу. С обиженным видом и как бы нехотя взялась за чтение. Разрумянилась. Смотрю на неё и думаю: "Что такое счастье?" Подняла серьёзное, внимательное лицо. – Расскажи обо всём. – Вчера мы поссорились, казалось, навсегда. Прочитал и такой пустяковой увидел нашу размолвку. Захотелось написать тебе письмо, но ничего не получалось. И как-то, само собой, заговорилось от его имени. И тоже ничего не получилось. Трудно вообще чем-нибудь назвать ворох впечатлений, прежних размышлений. – Дай сюда. – Намазано, начёркано, вряд ли разберёшься. – Тогда сам, ну, пожалуйста. – Только не смейся. – Не говори глупости. Представляю: на лице едва заметная тень напряжённости. Сухощавый, сдержанный. – Может быть, не совсем так, но не важно. Начну с хаоса, со времен беспредельно-давних. Когда не я, а кто-то другой спасается в страхе: "Бесконечность свернулась в боль: есть только то, что хватают руки, обо что опираются ноги; сужается в губы, трогающие мягкое или твёрдое. Бегут вместе со мной, такие же, схожие, и не схожие тоже бегут. Жалит рыжий огонь, превращая (лишь только коснётся) всё в алый колючий цветок, а как тот отцветает – остаётся чёрная безвольная тень... Золотым колоском подымаюсь из пепла – один среди тысяч. Да, единственный среди тысяч. Когда-то ещё малышом в зеркале увидел себя. Я – это я. Смотрите, смотрите – я (пальчик в грудь), и вот я – изумление. Рядом солнечный зайчик – мой восторг, он прорвался сверкающим жгутиком в полумраке зашторенных окон. Ощущаю нити судеб всех пра, пра, пра... В ткани жизни переплелись их страдания, радости, горе, их безумие, ставшее и моим. Иногда, в редкие ускользающие мгновения, окунаюсь в бесконечный простор. В падении я, и не падал. Я был и не был... Ночь – охватывающая бездна. Обнимаю пленительницу – тьма сочится сквозь пальцы, сквозь ладони, через меня... Летящие глазам навстречу звёзды. Они соединяются на мне сверканием ярким и неукротимым. Здесь, на земле, и тёплой, и удобной помню, как в лихорадке столкновений, стократ рождаясь, рассыпаясь, возникая вновь – явился я: сгусток мимолётный, восхищённый узелок. Смотрю на тысячи земным мерцаньем звёзд. И так протяжно, грустно, с упорным и не проходящим желанием хочу к ним – там моя стихия. Бьётся сердце. Так будет." Перевёл дыхание: как Натка? Не замечаю насмешки. – Игорь, а можно иногда буду перебивать тебя, и читать бабушкин дневник. Я постараюсь не мешать на середине фразы. – Здорово! Мы оживим!.. Обязательно смело обрывай! Итак, продолжу: "Утро ощутил радостью: в лето окно открыто. Древние воспоминания поплыли сами собой, свободно. Узкий проход среди избушек. Солнца лучи упали и впитались в солому, побуревшую на крыше, в тёплые брёвна стен. Ступни босые на тропинке – чуть влажная земля прохладна. Прозрачна капелька росы на лопухе зелёном... Перестаю понимать, где я: в детстве или здесь, на пятом этаже. Какие-то обрывки других картинок, дух разогретых трав. И, почему-то, песок горячий под ногами, речка... Наслаждаюсь исчезновением границ, утром, собой. Отвёл взгляд в лёгкий сумрак комнаты. Встретиться с Аннушкой, кажется, хочется, или нет? Она завтра улетает надолго. Погода, как назло, не плохая. Как назло не льёт дождь, и не пасмурно. Даже злиться не на что. Стены, заученные до мельчайшего пятнышка. Старая газета... Измятая кровать и разламывающаяся от боли голова. Аня в двадцати минутах езды на автобусе. Я знаю: ждёт. Слышу её, то есть не слышу, а лихорадит не моим ритмом дыхания – мучающее беспокойство. Одуряющий приступ тревоги. Или пойти? Чувствую, что, в конце концов, буду в небольшой квартире. Позвоню, войду в маленькую прихожую. Направо ванная, туалет. Прохожу прямо. Гостиная. А дальше? Пустая болтовня? Или пойти? Разговаривает с отцом, сестрёнкой. Смеётся. Ждёт. Или пойти? Сломать барьеры? Изменить течение привычное минут? Сжать, растянуть, остановить секунды?" Я так увлекся чтением, что слегка вздрогнул, когда она заговорила. Голос приглушённый, чуть надтреснутый вначале, стал звонче, окреп. "27 мая. Завтра вылетаю домой. Настроение чудесное. Лечу домой. Сегодня день такой красивый: люди улыбаются мне и небо чистое. Смешной Вадим. Непонятный. Интересно с ним. Я улетала, а он примчался в аэропорт, когда уже проходила регистрация на самолёт. Вбежал в фойе. Запыхался. Озирается, ищет меня. Подошёл. Молчали. Очень внимательно смотрел. Пристально. Даже чуточку жутковато. Говорили мало, двусмысленно. Спросила, почему не пришёл ко мне вчера. Молчал. И всё смотрел, смотрел. Неуютное до крайности чувство. Приглашение на посадку – такое облегчение! Протянула руку на прощание – он неожиданно поцеловал её. Я даже испугалась. Познакомились мы с ним совсем недавно." "29 мая. Вчера была у него дома. Вот так и пришла. На звонок открыла полная женщина лет пятидесяти. Я спросила о Вадиме. Короткое: "Проходите". В прихожей рассмотрела её получше: русые волосы с седыми ниточками. Правильные черты лица. Высокий лоб. Несколько округлый крупноватый нос. Внимательный взгляд тёмных глаз, под ними тени. Я стояла, сама себе мешая. Она улыбнулась: "Я мать Вадима". "Вы, пожалуйста, не стесняйтесь, проходите. "Вадим, – позвала, – Вадим, к тебе пришли". Ну и беспорядок. Кровать измята. Журналы, книги навалены кучей. Разговор начался с многозначительных дурацких фраз. Взаимные полушутливые уколы. Впрочем, очень скоро он стал весёлым. Сгрёб со стула ворох журналов, при этом неразбериха на столе прибавила махровости. Поправил сбившееся покрывало на кровати. Болтали, смотрели репродукции, слушали музыку. Как-то очень неожиданно прервал разговор. Поцеловал меня. Потом целовались." "31 мая. Сегодня поссорилась с Вадимом. Вообще и ссорой-то назвать нельзя. Всё равно тяжело. С ним как-то чувствуешь: скажи: "Уходи" – и уйдёт, не повернётся даже. Вот и скажу. Подумаешь! Хорошая у него мама. Я ей, кажется, понравилась. Говорю: "Мама твоя такая молчаливая, сдержанная". Усмехается: "Да и ты не слишком разговорчивая". Пошли в кино. Ну, всё хорошо, весело. А вышли – молчит. Окончательно рассеянный. Никогда не привыкну, наверное, к такому. Замолчал и всё. И уже ничем не расшевелить. О чём-то думает, думает. Поссорились вроде даже и ни из-за чего. Спросил меня про кино. Ответила – он съязвил. Я закипела. Разозлилась сильнее, когда он и не заметил моей обиды. Ну и в один "прекрасный момент", смешалась с толпой. Стало ещё хуже, что сама ушла. И от всего, всего. Подумаешь!" "1 июня. И всё-таки позвонил! Страшно обиженным тоном справился о здоровье. Чувствую, что готов разъединиться в любой момент. Сам, наверное, злится на себя, что позвонил. Мне так радостно было встретиться. Гуляли, гуляли. Смотрели на облака, на город. Какой умный! Мне кажется даже, что понимаю его. Восхищается, например, всем живым. Я, в общем, разговор помню. "Камни лежат, лежат. Пока ветер или другая причина не сотрёт в порошок. Возьмёшь маленькое сухое семечко, и прикроешь землёй, и появляется зелёный росток. Вот семечко – вот росток. Тайна рождения! Возможно, гармония минерала в его неподвижности. Я знаю точно: моя жизнь – ритм, движение всего, что живёт на земле." Потом опьянела от крупных звёзд над головой, от тёплой ночи. Уже готова была лететь к ним, уже летела в звёздную россыпь. А он говорил, что звёзды люди передвинут, что их нужно будет двигать. Сейчас даже и смешно. Уж не дурачил ли меня? Всё-таки нет, машет руками... Неужели так серьезно можно думать о звёздах?" "20 июня. Последнее время дни летят как минуты. Встречались с Вадимом каждый день. Иду с работы, а он уже ждёт. Иногда заметит меня, иногда обернётся, когда трону за плечо. Так здорово. Ходили всюду, всюду. Я вообще не отличаюсь домоседством, но это совсем по-другому. Интересно, весело. А вот вчера не позвонил. И сегодня ничего не знаю о нём. Я так привыкла видеть его. Ну почему бы ему ни позвонить? Слова о том, кому читать – лишние. Нет необходимости даже во взгляде. Где оставшийся во мне его мир? Он непременно должен быть где-то во мне. Неповторимые никем и никогда лабиринты фантазий и воспоминаний. Конечно не всё, но немного из извилистого преодоления каждой живой секунды. С радостным недоумением замечаю, что моим языком говорит другой человек. Моё "я" затаилось и, боясь пошевелиться, вслушивается. "Бывают минуты, когда кажется, что мир моей судьбы, он только от меня зависит. Я этот мир мечтаю, создаю: вот пойман в заточенье: с четырех сторон без щелей сколоченные доски. Поверх забора колючая проволока: пучки шипов, даже на вид не взяться. Асфальт блестит: высвечивает мокрые искринки уличный фонарь – лет двадцать, как ему срок вышел. Тоскливо моросит... ...Эта удушливая клетка закрыла небо и свободу. Дворик, огороженный забором. Зной нестерпимый, плавится асфальт. Мысли заело на одном кругу. Конец, начало в той же точке. Сел у ограды. Застыло время в мареве жары... Под самыми руками случайная былинка встрепенулась, тронула руку. Стебельков больше, гуще, растут, колышутся – покрыли и раздвинули пространство. Метёлочки травы по пояс. Пробегает лёгкая волна: ласкающее прикосновенье ветерка. Падаю в зелень лицом и пью влажный, терпкий запах. Осенний синий вечер сгущается из голубой прохлады дня. Стою я и чего-то жду, хотя тут вовсе ничего не надо ждать. От холода трава не шелохнётся. Окаменела. Сказочное царство изумруда. Чуть сделаю шаг или движение какое – травинки бьются. Лёгкий звон. Мелодия поглаживает, пока не осознал тревогой: была ж зелень живой, и будет. Лишь солнце встанет – сок-кровь начнёт слезиться из разлома-раны. Боль, боль повиснет над землёй. Мучительно. Стою: звон эхом колокола в голове. Навстречу девушка, как оживленье минеральной тишины. И славно: под её ногами оттаяли травинки. Едва пройдёт, и оживут, упруго покачнувшись. Сказала: – Здравствуй. – Здравствуй. Зачем ты здесь? Улыбнулась. – К тебе пришла. Чтоб путь свободный был. – Мне страшно. – Поцелуй меня. – Мне страшно. – Поцелуй, иначе нет пути. Уйти ты можешь только той дорогой, которой я пришла, согрев собой траву. – А как же ты? – Лёгким шагом подошла и тронула щеку мою своими мягкими и тёплыми губами. Перестал, и понимать, и помнить. От ужаса похолодели пальцы рук. Сердце стучит отбойным молотком. Взял голову её в свои ладони, и обо всём забыл. Я выпил всё тепло. Оно разлилось по кровяным протокам. Она – исчезла, растворилась. Осталась память ласки. Желания. Удобный путь. И тоска потери... Мне не удалось создать мир гармонии двоих. Наверняка из-за того, что поместил его не там, где нужно. Тогда другое: Кривое зеркало потоков по желобам плотины. Вода с размаха ударяется – разбилась. Вспенилась, перевернулась. Мчится в хаосе дикого непостоянства. Гипнотизирует, тянет меня в пучину. И прыгнул бы давно, но кажется мне, что придёт сюда она. Теплом укутало и не пускает ожиданье. Держит на краю бетонной дамбы. Могу ли сделать этот малый шаг? Да и нет... ...Годы. Один вслед за другим. Уже смотрю спокойно. Та же дамба. Внизу песок. Вездесущие травинки обосновали поселение на нём. Свершилось. Пусто: её не будет. Опять мой мир погиб, не получился. Может продолжить так: ...годы. Один вслед за другим. Смыла песок весенняя вода. И ни следочка, ни напоминанья. Снова бурлит, клубится. Оказывается: давно забытое не забывалось вовсе. Волнует яростно, жестоко. Жду. Больно." "21 июня. Сегодня опять не видела Вадима. Почему он так? Ну и пусть. Девчонки на работе говорили, будто был у проходной. После работы вышла, смотрела, смотрела. И, пожалуйста, и пусть. А может ошибка? Может, действительно что-нибудь случилось?" "22 июня. Ничего с ним не случилось. И это гадко. За что меня так мучить? Даже ссоры не было. Я вчера случайно проходила около его дома. Увидела, как выходит его мать, а потом и самого. Целёхонек, здоровёхонек. Ссутулившийся. Ненавижу, ненавижу!!!" "23 июня. Сегодня на работе переругалась со всеми на свете. День какой-то пронизывающей сырости. Будто так всегда было и будет. Уже поздно, чертовски устала. Как всё скучно, тускло. Прошло четыре дня." "24 июня. Сегодня пять дней". "27 июня. Наконец-то все улеглись. По старой памяти взялась за свой дневник. "По старой памяти". За три дня целое перерождение, ну, как будто из куколки – бабочка. Сегодня пришла забрать некоторые вещи, да так и осталась дома. Какая я счастливая! Пришла к вечеру; сестрёнки не было дома. Отец отворил дверь, пропустил меня вперёд. Я взяла его за руку, усадила в кресло: – Папа, ты же всегда говорил, что если любишь, так любишь, что точно знаешь: никогда не пожалеешь, никогда не изменишь себе, своему знанию любимого. Почувствуешь – это окончательно, ни тени сомнения, ни в одной клетке тебя. Тогда пусть будет так. А Вадим тебе нравится? Ведь, правда, пап? Ведь, правда? – Правда, дочка. Знаешь что: этот дом останется твоим. А сейчас извини, я пройдусь. Хороший он у меня. И все хорошие. Пришла сестрёнка. Шестнадцать лет – совсем детка. Закидала вопросами всякими несерьёзными. Любит ли он меня? Вадим? Любит, любит! Он появился совсем неожиданно. Я не видела, как подошёл, даже, когда подошёл, не заметила. На работе мы одну девчонку поздравляли с днём рождения. Был торт, бутылка шампанского. Шла домой пешком: день тихий, тёплый. Чувствую: кто-то идёт рядом. Не отстаёт и не спешит, а рядом. Посмотрела – Вадим. Где-то внутри закружилось. Отчаянно стараюсь сдержать слёзы. Он, пройдя молча несколько шагов, не останавливаясь, заговорил: "Я хочу, чтоб ты была моя. Я не могу без тебя. И если ты..." – "Да", – прервала его. И заплакала. Так начала жить у Вадима. Его мама – чудесная женщина. Очень приятно её доброе отношение". "Не стало комнаты. Морские волны покачивают мою невесомость. Прозрачная иссиня-голубая вода, и зелёная. Песок, искрящийся под солнцем. Она глаза прикрыла от света козырьком ладошкой, смотрит в даль. Потом я и она идём спокойно рядом. Пустынный огромный берег. Свободные движения не стеснены ни взглядом постороннего, ни камнем острым. Согрело солнце воздух, землю под ногами. Шуршащая невидимым прибоем ночь любви. Теперь прошло уж время. Молчим. Идём. Где остановимся – там дом. А где уснём – там ложе. Давно молчим. Мысли сжигают больше солнца. Зачем здесь? Зачем так одиноко? О, почему нас только двое навсегда?! Чего же мало? Быть может слишком много и слишком мало мне один лишь человек, среди песка и моря? Я уже строил мир двоих. И каждый раз, когда казалось – вот он, сотворённый, он портился и загнивал. То яростная беготня без смысла, цели. То мертвящее блаженство. Спички в руках. Я – несостоятельный творец. Помедлил несколько секунд, разглядывая живое пламя. Бледно-розовый конический язычок слегка окрашен голубоватой поволокой у основания огня, он как бы оторван от уголька сгорающего древка, и совсем светлая, трепещущая вершинка. Вот больше ждать уже нельзя. Поджигаю с одного конца, затем – с другого, с противоположной стороны. Потом ещё, ещё... Мир загорается нехотя, сопротивляясь органическим отвращением к сожжению. Медленно, долго захватывает поверхность красное сжимающееся кольцо. Огромные крылья сажи отваливаются от пламени и тяжело опускаются, и всюду наступает ночь. Обволакивает тревожное, гнетущее чувство. Заскользили неясные страшные тени. Спазма сжимает горло. Меня душат. Страшно. Пустите!.. Тикают часы. Потное тело. Мешающий комок в горле. Ох, уж эта ангина... Кошмарные дурацкие сны. Целую вечность не видел Аню. Ещё глубокая ночь, нужно заснуть, но, наверное, не смогу. Как я ошибся, когда разрешил ей уйти! Утро встретило грустным осенним стуком капель о жесть подоконника. Мама, наверное, уже ушла на работу. Невыносимо болит голова. В отчаянии обхватил её ладонями. Это жестоко: так плохо. Не могу ничего делать. В лаборатории ребята уже начали работу. Им весело. На календаре 15 октября. Больше месяца как ушла Аня. Я может даже, и хотел, чтобы она ушла. Она поняла. Это жестоко? Как больно, что её нет, здорова ли? Сжимаю ладонями отяжелевшую голову. Хочется втиснуть пальцы в мозг, чтобы остановить боль. Сквозь тонкую кожу чувствую неровности черепа, гладкая кость лба, надбровные дуги, височные углубления, скулы... Всплывает картина черепа, много раз виданная и перевиданная. Мой вот такой же когда-нибудь будет – без кожи, без мозга... А так осматривать свою голову тоже жестокость? Мама внимательно смотрит, как я ем. На минуту забежал домой чтобы сказать: опять задержусь в институте. Эксперимент в самом разгаре. Обнаружили интересные точки. Мать молчит. В молчании и молчанием начинается её агрессия. Вот и руки уже в беспокойстве. Сейчас заговорит. Она знает, как мне неприятно. – Вадим, Аня... – Мама, опять ты. – Вадим, послушай... – Мама, я ничего не хочу слышать... – Вадим, ты всего не знаешь... – Интересно: ты знаешь, а я нет. Ей без меня легче. Вот и хорошо. И всё, всё... – Чай пить будешь? – Нет. От сильной затяжки сигаретой – лёгкое головокружение. – Ну, хорошо, я больше не буду затрагивать эту тему, но тебе надо сделать анализ крови. У Ани отрицательный резус-фактор... – Ну, так что? Что с того? – Она беременна, и, сам понимаешь, если у тебя положительный... Одна лишь фраза, короткая настолько, что и секунды не прошло. Озноб пронзил где-то глубоко, какую-то неведомую точку... Теперь будет у меня сын или дочка, похожая на Аню. Как необычно: я приобщился таинству. Любовь и братство всех без различия людей. Чувство любви в бесконечность. Я сам лишь способ перехода секунд из прошлого в грядущее. Всё перевернулось, каждое лицо на улице люблю. Моя жена, о, моя жена!.." "28 октября. Вадик ушёл. В комнате стало спокойно и немного грустно. Отчётливо тикает будильник. Неделю назад ворвался к нам в дом. Увидел меня и остановился. Какой он смешной. Какой милый, знакомый. Любимый. И я не знаю, что делать. И вижу, ему вдруг захотелось уйти. И броситься ко мне хочется. И испугался моего спокойного вида. Милый, милый мой. Стало ясно-ясно: не могу без него и никогда не смогу. И вовсе не обязательно, чтобы только мной был заполнен его мир. Пусть будет у него работа, пусть друзья. Он любит меня. И без того больной – слёг, и довольно основательно. Простудился, ангина. Сегодня выбрался сходить к врачу, заодно возьмёт для меня результаты анализа крови. Интересно: кто у нас будет? Пусть лучше будет сын. А потом у меня будет ещё дочка и ещё сын". "Голова чуть кружится на свежем воздухе. Наверное, оттого, что много лежал. Решил пройтись пешком до поликлиники. У доктора резкие черты лица. Прямые волосы удлинённой прически, внимательный взгляд. Начал расспрашивать о том, зачем понадобилось делать анализ крови? Часто ли болею ангиной? Какое общее самочувствие? Не было ли болезни лёгких? Поговорили ещё о пустяках. И я почувствовал, что врач хочет сказать важное, подыскивает слова. – Для уточнения диагноза необходимо сделать дополнительные анализы в клинических условиях. – Ну, сразу в больницу. Я улыбнулся, подумав, что он шутит. – Вам обязательно нужно лечь на обследование. Безапелляционность тона прикрывает возможность обсуждения. – Доктор, а что вы предполагаете? Я всё-таки задал вопрос, уже направляясь к двери. – После обследования поговорим. Дома скажу, что посылают в командировку. Не волновать же их из-за каких-то анализов... Вздор! Положат, убедятся, что всё нормально, и порядок... А если нет?.. ...Мама, что будет с мамой?.. Аня?.. Малыш... ...Нет, чушь. Ветер приносит холодные редкие капли. Разгоряченному лицу приятны их шлепки. Закончу тему. Вот сейчас положат, потом вернусь... ... Невозможно! Руки, мои руки будут костьми скелета? Дикая глупая фантазия, ни на чём не основанная. ...Тогда надо, чтобы не было ребёнка... ...Мы, втроём, обязательно поедем к морю. Я так люблю море... Ну что ты себе врёшь? Ничего неизвестно. Глупые сказки. Ведь не может же так сразу?! А если?.. Тогда?.. Нет, каждый час, пока я от себя завишу – он будет! К тому же сам и выдумываю несчастья. Мама... Аня... Малыш..." "20 ноября. Так можно с ума сойти. Вадим приехал из командировки. И как-то сразу было видно, что это не Вадим. И он, и не он. Я видела его разным. Он совершенно выбивает меня из колеи своим поведением. К вечеру, после долгой мрачнейшей паузы, сказал, что я должна сделать аборт. Смысл слов не сразу дошёл до меня. А потом, как от удара, в глазах темнеет, темнеет... Поплыли разноцветные круги, запрыгали блестящие клинышки огоньков. Наконец успокоилась немного. Мне плохо. – Ты не хочешь ребёнка? – Нет, не хочу. – Но почему же? – Не хочу. – А знаешь, что уже поздно, и равносильно моей смерти? При слове "смерть" он дико посмотрел на свою руку. Подошёл, обнял голову. – Я дурак, дурак. Я люблю тебя. Очень, и хочу малыша. Проговорили весь вечер о нашей будущей жизни. Сказал, что очень устал. Теперь спит." "Диагноз подтвердился: у меня лимфаденоз, одна из форм лейкемии. До сего времени случаев излечения от рака крови не наблюдалось. Три – четыре года. Может, чуть больше. Сам я уже спокоен. Доктор, видя, что я не паникую, рассказал мне многое о ходе, о лечении. Говорит, что, возможно, беспокоить будет мало, пока не наступит... Его оптимизм... Конечно, наука движется. Лекарства, новые средства... Я буду ходить к врачу. Буду, когда надо, лежать в больнице, делать всё, что нужно. Чем я не такой человек, как все остальные? Разве что, другим людям кажется, при знании своей смертности, что они вечны. К ним не пришел доктор, и не назвал конкретный срок. А мне сказал, так что? Я тоже знаю, что у меня вечность. Я живу, работаю. У моей жены родится малыш. В семье появится новый человек, к стати: врач сказал, что ребёнок вряд ли будет болеть, как я. И жестокость, если он не родится." "23 ноября. Мы сегодня гуляли, было уже темно. На небе светились яркие созвездия. Опрокидывающееся на меня молозиво млечного пути. Впечатление ещё более удивительное оттого, что начинает казаться: стоим на краю бездны, какой-то шаг – шаг в бесконечность. Я теснее прижалась к Вадику. А он всё разгорался и распалялся своими мыслями о людях, о звёздах... Какая я всё-таки счастливая. В тот миг и сейчас, когда пишу. Во мне бьётся наш ребёнок. Пронизывающая радость, я не знаю от чего. Может быть просто такое мгновение? А какой миг будет завтра? Главное, будет." Замолчала и Наташа. Её глаза необычно большие. Молчание затянулось, умчало куда-то. – Игорь, а что было дальше? – Дальше у них родилась дочка, моя мама. Дед умер через несколько лет после её рождения... Наташа, вот и всё. Грустно... – Почему всё, почему всё, они же с нами сейчас. Они всегда, все всегда, Игорёшка... Потом шли по вечерним улицам; осенний воздух удивительно прозрачен. С наслаждением вдыхали его свежесть. Шли, неторопливо ступая по молчаливым ночным улицам. В небе висят крупные яркие звёзды, как очень часто бывает осенью. ©Р.Якубовский,1995 год |