МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК


     Март оборвал февраль на полуслове, но зиме от этого ни холодно, ни жарко. В ответ на акт декларации весны – снежные заряды, сугробы.
     Тут-то я и заболел. Две недели валяюсь в постели, наблюдая из окна за судорогами межвремения, когда авангарды прошлого и тылы будущего перетасованы.
     Сегодня впервые почувствовал, что борьба с температурой, головной болью, путаницей кошмаров, заканчивается. Сел на кровати – из глаз полыхнула синева, пугающая неправдоподобием, поддержанная отчаянным сердцебиением. К счастью то и другое быстро исчезает.
     Привычные обои, на подушке яркое пятно солнечного зайчика. Капель за окном изрешечивает снег, делает его рыхлым и серым. Солнце!
     Первый раз за последнее время хочу есть. Медленно, почти с трудом, встаю. Новое ощущения: еда – наслаждение, а не обязанность.
     Устал, лёгкая ломота в костях и мышцах. Снова под тёплым одеялом.

     Был беспорядочный сон: цветной, перебиваемый чёрными провалами пустоты. Я на границе его исчезновения, но пока ещё он такая же реальность, как и знание того, что проснулся.
     Не хочется открывать глаза: ветер действительности сметёт пыльцу сновидений. Сладостно щекочет чем-то по животу и в животе. Не шевелясь, рассматриваю хрупкое, ускользающее, тающее. Возвращаю и возвращаю каждую сцену, каждый её жест.
     Женя легко бежит почти над травой. В белом халатике, словно только что вышла из лаборатории. Ветерок откидывает полу с колен.
     Глаза в глаза, ловлю малейшее движение зрачка, чтобы предугадать желание.
     Вижу нас с небольшой высоты, в середине цветущего луга. Обнимаемся, потом расплетаются руки для жеста прощания; уходит. Я точно знаю: окликну и вернётся. Одно лишь слово любви, но боюсь чего-то, что-то удерживает. Или, почему-то, не хочу произнести его – так, молча, и отпускаю её.
     Мы целуемся и обнимаемся...
     ...Поодаль обнажённая. Вызывающе смеётся и ждёт, что я испугаюсь, и я пугаюсь...

     К вечеру до одури надоело, и спать, и грезить. Хочется отправной точки... Куда? Куда-нибудь, но только подальше от "сейчас" и "здесь". Ранние сумерки, любимое место у окна, приятная прохлада подоконника.
     Огни машин над чёрной рекой асфальта выстраиваются в извивающиеся цепочки. Пунктиры рвутся и снова возникают. Могу только гадать, откуда берутся, и куда исчезают светляки: их жизнь для меня – пара таинственных мгновений. Скорость, скорость...
     Прежде гордились конём: "Мой рысак!" Чем быстрее тонкие резвые ноги, тем дороже. Современник с упоением рассказывает о достоинствах своего металлического друга. Или вот дети: едва начинают осмысленно водить карандашом – рисуют автомобили, самолёты. Уже Земля мала для стремительного бега.
     Конструкторские бюро, станки, домны – суммарная энергия миллионов усилий. Множество людей собраны делать механизмы. Но зачем? Нужно ли торопиться? И куда?
     Неожиданный звонок в дверь, очень кстати. С приходом друга укрепляется однозначность мироощущения; окончательно растворяется туман снов.
     Николай подтянут и аккуратен. Кажется, что ему малы пиджак и брюки. То и другое неопределённого серого цвета, но разных оттенков. Рубашка диссонирует крупной красно-коричневой клеткой, застегнута до самой верхней пуговицы. Серьёзен, меланхоличен, обстоятелен и независим. Выслушивает не перебивая. По лицу не поймёшь, что думает. А может, наконец, огорошил его оригинальной новизной идеи?
     – ...Да и куда нужно торопиться?
     Я с пафосом поставил вопросительный знак в своем монологе.
     – Вывод: утопить корабли, разбить самолёты, выкинуть на свалку машины?
     Если бы я его не знал, то осмысление сказанного в такой грубой форме можно принять за издёвку. Впрочем, без взаимопонимания мы бы и не дружили, а настроение спора меня увлекает. Свои слова окрашиваю всей доступной мне иронией:
     – Сейчас ты начнёшь восхищаться всякими ракетами, молнией уносящимися в заоблачные выси. А ещё воодушевись мгновенным перемещением "нуль кабины", как идеалом.
     Замечательную реплику он игнорирует, оставляя за собой право на манеру бескомпромиссной прямоты.
     – Почему ты думаешь, что развитие техники – чьё-то желание, а не необходимость жизненного процесса?
     Чувствую, как улетучиваются мои вдохновенные фантазии. Чёрт бы побрал его философский прагматизм.
     – Мне хватило бы скорости ног, чтобы пасти овец и растить сад. Остальное – хитроумная бездушная выдумка, отрывающая от свежего воздуха.
     – Без механизмов погибнут миллиарды. Это душевный подход?
     Энтузиазм во мне и вовсе погас. Под занавес примирительно огрызнулся:
     – Критиковать всегда легче. Сам придумай, что правильно, а что нет.
     – У меня другие заботы.
     – Скажи лучше, что и не можешь фантазировать.

     Дома осточертело и на работу, как на праздник. Стою рядом с Женей не в туманной мечте, а вполне наяву. Можно даже дотронуться, что и сделаю украдкой, почти нечаянно.
     Примерно одного со мной роста и от того, наверное, кажется выше, особенно когда стоит рядом. Круглое лицо, русые волосы, большие серые глаза.
     – Здравствуй больной. Похудел бедненький.
     – Я рад тебя видеть.
     Мои холодные пальцы едва заметно дрожат.
     – Можно провожу после работы? Хорошо?
     Улыбается и отвечает не задумываясь:
     – Только до остановки, по нашей традиции.
     Опять в обнимку со сладостным предвкушением нескольких десятков шагов рядом с ней.
     ...Уехала. Так и не сказал слов, которые весь день твердил про себя: в пустоте головы не осталось ничего, кроме гулких ударов пульса. Едва исчезла и бесполезно, неудержимо складывается гимн: "Я так люблю тебя. Ты погасишь свет в моей комнате. Всё тебе, мне совершенно ничего не нужно. Мы всегда вместе, до самой смерти. Умирают старыми, но старость невообразимо далеко, гипотетическое будущее. Здорово двигать ногами, руками. Я хочу и улыбаюсь тебе сию же секунду. Знаешь, какой огромный мир живёт во мне?! Я помню всё. И, даже, как начинал ходить – помню. Очень нравилось делать первые шаги. Терял равновесие, падал, плакал от ушибов и, всё-таки, радость от новых и новых шагов по земле. И много, много всякого другого..."
     Бреду домой; по инерции настроения смотрю под ноги, на слякоть. Машинально сторонюсь брызг из-под колёс.
     В комнате не холодно, не тепло; не светло, не темно; не хорошо, не плохо... Сырость за окном то ли накрывает землю плотным покрывалом, то ли от месива грязного снега поднимается непроницаемая пелена.
     Неожиданно, очень ярко, всплывает в памяти эпизод школьных времён. Смысл урока давно потерян: ни конца, ни начала. Пытаюсь сосредоточиться – минуту, другую предано смотрю на учителя, но слабо шевельнувшееся чувство долга незаметно и уже окончательно улетучивается. В окно классной комнаты смотрит холодный серый день. Падает редкий снег. Скучно и бессмысленно. И ничего хорошего впереди, только бесконечнейший урок. Тоскливо. Зачем, зачем?.. Зачем я есть? Кому нужно, чтобы был? Совершенно никому? И ничему. Если бы не существовал, то и не заметил бы никто. И было бы так же, как сейчас. Ничегошеньки ни новей и не интересней. Если так безрадостно, то зачем родился? Конечно, раз уж я есть, то пусть буду. Вот если бы не родился... Зачем родился?
     На перемене мир переворачивался стороной игр и веселья.

     Боже, как радуюсь другу! Скука испарилась бесследно. От Коли запах влажной прохлады. Каждая ворсинка его шапки увенчана бусинкой воды. Малейшее движение заставляет капельки играть сияющими переливами. Высок и поэтому неловок, или думает, что неловок. От многочисленных прыщиков, угрей кожа на лице бугристая, неровная.
     Мы договаривались, что сегодня делаем фотографии. С порога, не раздеваясь, вопрос без обиняков; почти детская непосредственность:
     – Валя, планы не изменились? Если раздумал, то пойду домой, надо писать курсовую работу.
     Распрощались поздним вечером, отпечатав несколько стоящих снимков. Одной из них я особенно доволен: ожила моя тема, удавшаяся в композиции, цвете, технике. Колька успел обозвать её шедевром. Устал, хочется спать. Растягиваюсь под одеялом с улыбкой.
     Весь рабочий день вспоминаю об оставленной дома фотографии. На ней, в лучах весеннего залихватского солнца, блестит панцирь подтаявшего снега. Дружище сразу же посоветовал отослать в журнал, и я предчувствую, что решусь. Долго придумывал название, наконец, сочинил: "Серебряная парча весеннего снега".
     Николай забежал на минутку после занятий, надпись одобрил. Находит, что слова отражают суть и подчёркивают тонкие стороны фото.
     Я не долго думая, обрушиваю на него множество планов всевозможных сюжетов, придуманных сегодня. Их много, и на ходу рождаются новые. Удача зажгла радостным возбуждением, от которого лицо чувствую опалённым, а глаза – прохладными.
     Любуемся картинкой, отмечая всё больше разнообразных достоинств. Лёгкое головокружение: кажется, что расту физически. В какой-то момент ощущаю себя на голову выше друга.
     Снимок и негатив отослал в редакцию.

     На работе почувствовал себя человеком нужным. Даже завлаб начал относиться с заметным дружелюбием, а прежде как бы и не замечал меня. Вообще-то он для меня почти бог: авторитетный ученый; я – лаборант.
     Ко всему хорошему и Женя держится со мной теплее. Мы часто, иногда подолгу, говорим. И я вижу по её серым глазам, по улыбке, что ей нравятся эти беседы. Один раз даже ходили в кино!
     В субботу Колька позвал на студенческую вечеринку. По пути информация: у них в группе все девчонки красивые, но ему нравится только Надя. Я, имитируя грубоватую непосредственность, почти его голосом спросил: не означают ли его слова, что мне к объявленной девице не подходить и на пушечный выстрел? Бесстрастно ответил: "Конечно, не означают".
     Надя действительно симпатичная. Белое личико в пене белокурых завитков: чуть курносый носик, ресницы, подкрашенные чёрной тушью, алая губная помада. На обнажённой шейке золотая цепочка, светлое нарядное платье. И у всех девушек локоны, нарядные платья, серёжки и губная помада. Откровенно говоря, если бы не предварительное замечание, то выделить кого-либо трудно.
     Отличный вечер в приятном обществе. Ребят всего трое, и, вначале, ко мне было проявлено чересчур много внимания со стороны розария. Но, по мере того, как становилось ясно, что я выбрал Надежду, от меня отстали.
     Обаятельная, не капризная. Благосклонно принимает каждый комплимент, откровенно радуется моему вниманию.
     Ушли, не прощаясь, когда никто ещё и не думал расходиться. Мне с ней свободно и смело. Притянул к себе – поняла жест и подняла личико, чуть прикрыв глаза и глубоко дыша...
     Всё получилось само собой: просто и естественно. Мамы не было дома, но ни капельку не волновало её непредсказуемое появление. И, правда: пришла, когда уже давно проводил Надю, давно спал.
     Происшедшее наполняет гордостью от приобщения к таинству, возвышающему над сверстниками. Теперь обладаю могущественным секретом, который открыл мир новых отношений, полных взрослой серьёзности. Необычно, греховно, жутковато; смущает и неудержимо притягивает!

     Произведение напечатали. Правда, впечатление смазано тем, что снимок помещён среди четырёх таких же: небольших по формату. И название другое: "Весна". Всё же это мой снимок!
     Фотографирую запоем. Коля, если не занят учёбой, помогает, да и сам пытается что-то вымучить. У нас сложилось, что я – ведущий. Гордиться этим? Глупости. Во-первых, это просто обидит его. А во-вторых, ситуация и так ясна.
     Лето – замечательная пора: тонкая игра красок и светотени. Каждый момент – находка, только поймай.
     Николай уехал на лето подрабатывать, я остался один.
     Надежда последнее время, особенно с наступлением каникул, часто капризничает оттого, что будто бы я уделяю ей мало внимания. Что "из-за дурацких фотографий" совершенно не видит меня, ей одиноко и скучно.
     Однажды сделал ошибку, взяв с собой на съёмку в парк. "Мадемуазель" быстро надоело "идти непонятно куда и зачем". По капризу мы остановились, расстелили покрывало. Только начал снимать паутинку, подсвечивая её солнечным зайчиком, сказала, что достаточно належались и нафотографировались, пора сматывать удочки. Она почти обуза, но ссориться не хочу, терплю причитания, тем более что по-прежнему...
     Коли нет рядом и поговорить по-настоящему не с кем, не с Надей же обсуждать фото.

     Сегодня настроение – хуже некуда: дождь, случайно испортил съёмку. А тут как раз Надя с претензиями на той же ноте. Вполне спокойно предлагаю встретиться через недельку, в это же время. Сильно хлопнула дверью.

     ...Николай с прохладцей перебирает фотографии. Мимоходом спросил: посылал ли я что-нибудь в журнал? Почему-то удивился, когда услышал, что нет.
     Понимаю, что его вопрос, и мой ответ – пустое. Непродолжительная пауза, и в лоб, без перехода: "Зачем обидел Надежду?"
     Какого чёрта? Не его ума дело. Слово за слово – разошлись недовольные друг другом.

     Угасла последняя вспышка осенних цветов. На улицах кружит жёлто-коричневая метель. Чистая зелень травы демонстрирует безразличие к холоду. Есть, правда, и у неё в эту пору особенность: красный оттенок на закате.
     Дожди, голые ветки – похмелье после опьянения сверканием красок. Напрасно пытался встретиться с Надеждой; мало вероятно, что избегает меня, наверняка случайность мешает свиданию.
     Ранний вечер окрасил в синее стёкла. Никого не жду. Друг заходит редко: занят учёбой, полагает, что важно для будущей карьеры.
     Устроился на стуле у окна, ноги к тёплой батарее. Смотрю на сгорбившихся прохожих, дома, синюю улицу. Земля без снега грязная, заляпанная провалами зловещих теней.
     Звонок. Сияющий Коля бережно кладёт на стол пакет: "Смотри".
     Тасую без особого интереса. Но.., натолкнулся, взглянул ему в лицо, и, ещё раз, уже в восторженные глаза. Фотография хороша: яркое жёлтое пятно кленового листа, тронутое по краям алым, светится среди созвездия белых кругляшей, вкраплённых в только что промытый асфальт.
     Пока я рассматриваю снимок, Николай с воодушевлением рассказывает, как это у него получилось. Как долго мучился над названием: "Осколок осеннего солнца".
     У него сегодня явно словесный понос, не свойственный этому рассудительному господину. Самому расхотелось показывать новые работы. Да и что в них может быть нового? Изо дня в день одно и тоже, и невозможно вырваться из круговорота обычного.
     – Карточки бесспорно впечатляют. Но всё мелко, примитивно и бессмысленно.
     Замолчал, обалдело смотрит на меня. Хоть один раз застал врасплох, поразил.
     – Да не о твоих фото говорю, они как раз неплохие, а вообще. Эти всякие любования природой, портреты, да и что угодно – взгляд изнутри, да во внутрь. Самокопание. Здорово было бы посмотреть откуда-нибудь извне. Да! Из космоса! Оттуда откроется необычное. Дух захватывает: узнаю новые краски, сфотографирую далёкие звёзды. Надоела любительская возня с фотокарточками.
     По обыкновению заспорили. Говорили долго, а настроение так и не наладилось. С нетерпением жду, когда он, наконец, уберётся. "Под занавес", между прочим, спросил о Надежде.
     Николай, оказывается, давно знал, что отвечать, но я совершенно не готов к его словам. Первые несколько минут ещё недостаточно осознаю, потом дошло...
     – Весь вечер не знал, как сказать. И хорошо, что всё получается просто. Короче: Валентин, мы с Надей приглашаем тебя на нашу свадьбу.
     – Как..? Ты?
     – Да, я.
     – Это невозможно. Мы с ней...
     – Знаю. Она не делала тайны. Не имеет значение: я её люблю.

     Задержался на работе. Не от служебного рвения, а просто. Появление завлаба не удивило: он последнее время часто засиживается в институте. Прежде это случалось лишь изредка. Ползли слухи о его, якобы, каких-то семейных неполадках.
     Поговорили о делах, потом о жизни. Наладилось душевное содружество помимо слов, контекста беседы, то, которое редко возникает, но долго остается в памяти.
     – Почему мне кажется, что вы грустный, Валя?
     – Нормальное настроение.
     – Не исключено, что ошибаюсь.
     – А вообще-то от меня ушла девушка. Хотя сначала...
     Помолчали. Пауза затянулась.
     – Бывает.., случается... Ну, пора заканчивать, пора. Всех дел не переделаешь.
     Иду домой не спеша. Вертится в голове пустячный разговор. Начинаю отчётливо понимать: мой начальник, я, Николай оказались на какой-то одной общей линии, стали одинаковыми в каком-то отношении. Судорожно начал искать очень важный ответ на что-то. В лихорадочном поиске оборвалась ниточка рассуждений. И стали на свои места: я, заведующий лабораторией, Николай.

     Надю всё-таки встретил. Не мог поверить, что я ей не нужен.
     – ...И именно Колька?
     – Он красивый, добрый. Очень любит меня.
     – Я тоже очень люблю тебя.
     – Не ври. Он ласковый, внимательный. С ним интересно. Даже не представляешь, сколько всего знает! А рассказывает истории с ним происшедшие, или придуманные, мне не важно – просто заслушиваюсь.
     – О, много времени проводит с тобой!?
     – Вниманием не обделена.
     – Совсем забыла меня?
     – Чем ты лучше? И потом, не напоминай, пожалуйста, больше о прошлом. Вот. Поставила между нами всё на свои места – как от тяжести освободилась. Приходи на свадьбу, мы с Коленькой рады тебя видеть.

     Пытаюсь разобраться в чём-то глубоко важном для моей жизни. Где ошибка? И почему ошибка? Будет или уже совершилась? В напряжённом раздумии появляются проблески глубочайшего понимания чего-то. Или было, но я когда-то утратил? Иногда мелькает смутная тень напоминания или прозрения, но не успеваю поймать.
     Кто-то невидимый крушит и ломает мою жизнь. Почему, за что? С Женей так и не наладилось близких отношений. А недавно она просто и обыкновенно сказала, что у неё есть парень. После таких слов надежды не остаётся.
     Почему я плохой? Ну, хорошо, в случае с Надей есть моя вина, но Жене никогда ничего. Был иногда замкнут? Да, немного с Надей, но ведь с Женей наоборот! Чего хотел? Зло моё во мне? В них?
     Будь мужественным: зачем перед собой юлить? А правда заключается в стремлении казаться, чтобы меня любили. Всё что делал, чем жил – мелко, неумело; себя от других не спрячешь.
     Невольно съёжился от порыва холодного ветра. Снова серость бесконечных дней, рано стареющих темнотой. Почувствовал невыносимое, всеобъемлющее одиночество. Захотелось завыть дико, бессмысленно, истрачиваясь до дна. Поднял воротник, всунул руки поглубже в карманы и зашагал домой.

     В субботу мы с мамой отправляемся покупать мне новое пальто. То, что есть, порядком износилось. Ветер пробивает обветшавшую ткань без особых усилий. Денег немного, однако, думается, может хватить на что-либо приличное: не обязательно выдающееся, но со вкусом.
     Долго ходим по магазинам. Наконец нашли: вполне современный покрой, модная расцветка ткани. Не очень дорогое и не настолько дешёвое, чтобы подорвать престиж вещи в моих глазах. После обеда уже в обновке.
     Кино. Болтаюсь без цели по улицам. Надоело. Меняется почти праздничное настроение. Казалось, что у меня "море" знакомых и друзей, а вот зайти запросто, без церемоний вроде и не получается.
     Кафе. На высоком табурете у стойки бара. Равнодушно смотрю по сторонам – всюду пресно и пусто. Мишура вспышек цветомузыки, беззвучно сменяются изображения на экране телевизора...
     В конце дня чувствую себя совсем отвратительно. Почему-то раздражает буквально всё: людская невыносимая необоснованная сутолока, продавцы, официанты. Раздражает слякоть, вечерние огни, собственное бесперспективное настроение.
     Бросается в глаза даже то, над чем раньше смеялся, как над чисто женской слабостью: неприятно маячит человек в совершенно таком же новом пальто. Встречается ещё так же одетый господин. И, как назло, ещё один...

     Я люблю подолгу рассматривать географическую карту. Пробегаю глазами очертания берегов: здесь кончается коричнево-зелёная земля, начинается сине-голубая символика воды.
     Нахожу наши места, они сравнительно близко от моря. Капризам влажных ветров с запада и севера не препятствуют гребни гор, их не гасят просторы континента. Зимы редко отличаются суровостью, чаще сырость, низкая облачность. Снег, прежде чем прочно улечься на землю, несколько раз приходит и уходит, оставляя мокрые следы расхлябанности.
     А бывает и так, что на улице плохо, но от радости прекрасного самочувствия и полюбишь все эти не уютности. И даже: неудобства – видимость, а я сродни всему, что есть. Или, неожиданно – белое утро. Первый снег безукоризненной простыней покрыл падшие листья, втоптанные в грязь.
     Впервые, за последнее время, нет ни желания, ни необходимости схватить фотоаппарат и мчаться, ловя мгновения. Бескорыстно радуют просветлённые краски. Как просто. Что заботы? Пустая выдумка.
     Верю: наступил праздник. Предчувствие – превосходный повод для отличного настроения.
     Умываясь после сна, задержал взгляд на себе. Обыкновенный парень. Выискивал себя однажды в зеркальной стене универсального магазина – несколько мгновений не мог узнать среди других людей.
     Удлинённый овал лица, пробившиеся усики. Под кожей угадываются мышцы, кости скелета. Захлёстывает гордость за организм: как он надёжен, вынослив, удобен! Затрачена огромная и трудная работа. Столько болей, уничтожений, случайных выживаний, искалеченных жизней.
     С какой лёгкостью произнес: "Искалеченные жизни". А если представить свои вывернутые, переломанные руки, ноги? Моя душевная рана, которая не заживёт никогда?
     Мириады предков непроизвольно, не успевая понять, зачем им плохо, трудились над моим телом, мозгом. И я появился. А зачем? Зачем трудились? Зачем появился? Извечный вопрос. Разрешимый?
     Я так же удобрю землю, память людей своим присутствием. Идущий вслед за мной неизбежен, значит нужен. Тогда и я зачем-то нужен. Мы в одной связке и куда наш поход?

     После работы заглянул к Николаю и Надежде – обрадовались. Последнее время им скучно. Надя ждёт ребенка, поэтому вынужденные домоседы.
     Я у них впервые. Журнальный столик, сервант, диван, два мягких кресла. На стене большой портрет Нади. Николай когда-то показывал эту работу.
     Она округлилась. Халатик на животе заметно оттопыривается. Движения плавные, осторожные.
     Коля похудел. Всё такой же энергичный, деловой. Появилась неприкрытая уверенность мужчины в своей силе. Лицо очистилось – чуть тяжеловатый подбородок, прямой нос, высокий лоб, короткая прическа тёмных волос, внимательные глаза. Все втроём мы друзья, но общий разговор не клеится.
     Прощаемся. Попросил Николая проводить меня; Надя не возражает.
     На улице гораздо спокойнее, чем под неусыпным взглядом хозяйки. Ранние сумерки создают почти домашний уют.
     – ...Наталкивался на "новые истины". Для меня они сыграли роль откровения: не один я живу на планете. И "мы" – качественно иное, чем механическое много "я".
     – Эк тебя хватило, Валя, банальности рифмовать начал.
     Не обращаю внимания на нахальное замечание.
     – Моё благополучие вышло из чьего-то прошлого неблагополучия. И преодоление моих неудач – чья-то капелька удачливости.
     Опять язвительная ирония с его стороны:
     – В анализе прошлого как глубоко опускаешься: до динозавра или до первичного бульона?
     Упорно продолжаю удерживать серьёзный тон разговора:
     – Да, начало жизни никуда не делось, присутствует во всех живой частью. Не только люди, как клубок видимых и невидимых связей, всё живое – мы.
     Дружески похлопал меня по плечу.
     – Не кричи, а то люди оборачиваются. Я очень рад твоим умозрительным заключениям. Но, скажи, какое отношение это имеет к каждодневной заботе о еде?

     Последний луч солнца оборвался. С быстротой секундной стрелки сгущаются сумерки. Запад заваливают чёрные туши туч. Между их телами полосы прозрачного фона надоблачного неба: белёсый с прозеленью, фиолетовый, синий.
     Вот и они купили такие же пальто. Думают почти так же, или даже совершенно так же... Каждому надо, как и мне, но плоть и кровь – мои, и только мои. Узелок "я" в путанице "мы".
     Опять думаю до изнеможения. Нет покоя ни днём, ни ночью. Ни на работе, ни на спектакле. Постоянно требует разрешения вопрос, ставший самым важным, самым неотложным делом.
     В комнате завал из книг по философии, социологии. Сочинил ряд тестовых вопросов, начал мучить друзей и знакомых.
     О Жене почти забыл, а вышло поговорить – приспособил и её к вопроснику. Где-то под ложечкой живёт сладкая память, но смотрю уже спокойно, оцениваю.
     Евгении года двадцать три. При лёгкой полноте движения смелые, размашистые, с печатью откровенной независимости и внутренней силы.
     – Давно мы с тобой не говорили.
     – Порядком.
     – Как дела?
     – Хорошо.
     – Да, разговорчик.
     – Да уж...
     – Женя, можно задам один вопрос?
     – Зачем? Что особенное хочешь узнать от меня?
     – Чего ты хочешь больше всего?
     – Неожиданно, признаться огорошена. Ты сильно изменился.
     – И всё же?
     – Как хочется? Сегодня, завтра, вообще? О чём?
     – Скажи первое, что пришло в голову.
     – Ну.., я очень хочу поскорее нашу свадьба. И... чтобы маленький... Многое хочу, свою квартиру без родителей, жить хорошо... Не знаю... – всё хочу.
     – Есть же и другие интересы.
     – Ну да, и работа, когда люди вокруг хорошие.
     – А если плохие, так им и не место рядом с тобой?
     – Чудишь парень. Я хочу хорошую семью, мужа и ребёнка. И не только этого, конечно. Хочу хорошо жить.
     Она, похоже, как и Надя. Женщина – стойкая хранительница родного гнезда. Говорила, и будет говорить: "Береги себя." И через весь шар земной чувствует: с ним плохо. Уходишь, улетаешь, а о тебе живёт память. В этом истоки объединяющей силы?..

     Кажется, придётся искать другое место работы. По недосмотру испортил дефицитный прибор – упрёки. Несколько раз, хотя был перерыв, увидели в руках книгу по общественным вопросам – негодование: "Ему нечего делать?!" Особенно усилились нападки после того, как обмолвился, что решил учиться на факультете психологии. Один завлаб относится сочувственно. Нет, нет, а и даст интересную самостоятельную работу, хотя, наверное, понимает смену моих интересов.
     Споры с Николаем, как в прежние времена, стали необходимыми. Встречаемся не так часто, как могли бы: его жена, случается, препятствует. Сегодня целый вечер, а если захотим и ночь, в нашем распоряжении. Надя уехала к родителям. Моя мама уже неделю в санатории.
     – ...Вот такие сложности.
     – Какая им разница, чем ты увлекаешься? Наверное, преувеличиваешь? Да и доказательств нет: не наказывают, не лишают – сплошная интуиция.
     – И всё же, это люди, озабоченные конкретикой цифр и результатов. А я врываюсь со смутой туманных рассуждений и фантастических идей. Пока носишься со своим "я" в кармане – порядок. А вытащишь на свет – вопли.
     – Опять начинаешь: они – плохие, я – другой.
     – Вот-вот. Именно! Так и говорят. Понимаю, конечно, что у всех когда-то была мечта. Многие потом преднамеренно забыли про неё. А я будоражу напоминанием, а им не нравится. Не дай бог, прорвутся наружу утомительные размышления! Так что не всё равно другим, чем я занимаюсь в своё время. Вопрос касается всех: "А цель жизни?"
     – И куда ты собираешься закинуть разлюбимую далекую цель?
     – Куда?... В космос. Да, да туда! Только сейчас осенило. Очень просто, если есть "мы", то оно зачем-то нужно. И, думаю, наша задача в трансформации мироздания. В этом и эмоции и практический результат. Есть наше предназначение во вселенной. Вот необходимость и ценность каждого. "Мы" и порождение космоса, и демиург его. Поглощаем, перемалываем пространство. Связан такими внутренними контактами, о которых только догадываемся или, даже, только гадаем...
     Николай не упустил маленькой паузы в моём замечательном монологе.
     – Валька, да тебя просто развезло? От одной рюмки?
     Проговорили всю ночь до утра.

     Промозглый воздух оттепели обдаёт влагой. Над головой висит низкий потолок облаков. На улице отодвинулись на задний план и ночной разговор, и всякие выдумки будущего. Они созданы в голове, где им до реальности!
     Шёл долго, с наслаждением, лишь, когда немного устал, когда ходьба, моросящий дождь в лицо стали настолько привычными, что и не заметными – начал разглядывать творцов вселенной. Почувствовал прилив нежной любви ко всем!
     Мы жизнью своей творим мироздание. Мы – логика борьбы, космическая предопределённость, взлелеянная в спиральной колыбели галактики.

     Надя родила сына, и новоиспечённый папаша незамедлительно пригласил в ресторан.
     Нас подсадили за столик к двум девушкам. Так или иначе, завязался общий разговор. Сюжетная линия беседы постепенно приобрела космический характер (не без моей помощи, конечно).
     Её зовут Вера: рассудительная, мягкие манеры. Мне кажется, заинтересовалась темой, и становится ещё более привлекательной в моих глазах. Николай по обыкновению наступает:
     – Тебе повезло с этим всеобщим "далеко": райским, бесконечным, далёким? Видимо обладаешь секретом, как извлекать пользу из своих мечтаний? Наверное, можешь, иначе пустые беспочвенные фантазии.
     – Много могу. Могу с интересом и плодотворно работать.
     – То-то тебя собираются турнуть с работы.
     Вера вскинула длинные ресницы; огромные карие глаза.
     – А что такое, Валентин?
     – Ничего особенного, потом расскажу, хорошо?
     – Хорошо.
     Понял её поддержку, и наступаю на глупую реплику Кольки.
     – Не перебивай! Могу сам реализовать свою жизнь. Могу мечтать. Много могу...

     Вышел из дома. Немного постоял недалеко от подъезда. Сорвал почку с куста чёрной смородины, что у лавочки, растер её в пальцах. Понюхал. В ноздри ударило свежестью зелени, напоминая даже не о грядущей весне, а о лете.
     Выше крыши домов висит непроницаемое небо раннего зимнего утра... Он знает, что над ним есть картина созвездий. "И всё-таки я есть" – весело подумалось, когда ещё раз вдохнул запах будущей листвы. Скоро весна, скоро взрывом почек зелёный огонь зажжёт куст, охватит соседние деревья, пожаром разгорится по земле...

вернуться на первую страницу.

yrichard@mail.ru

©Р.Якубовский,1996 год