ВОЗВРАЩЕНИЕ ...Он, продумывая тело, хорошо понимает, Уолт Уитмен I Мать-земля окружила свободой. Мы мечемся в этой свободе. Упиваемся независимостью. Сами по себе! В хаосе каприза ищем смысл. Он, должно быть, в столкновениях. Именно в соударениях отыщется способ унестись в запредельные просторы. Там, в неведомом мире, льются ещё ярче потоки разноцветных молний. Радость погожего дня отключило и без того бесконечное время... В путь, к манящему новому! Внезапно что-то изменилось: нарушилось равновесие. Выстроились колоннами, сопротивляясь неведомой силе. Разом кинулись в сторону, потом вверх, потом по спирали... В бешеной гонке, отчаянной борьбе, теряем одежды, вспыхиваем белым пламенем и огненной лавиной бросаемся вниз, к родному телу Земли. Летим туда, к единственной точке... Евгению разразившаяся гроза успокоила. От ударившей в громоотвод молнии послышалось короткое зловещее шипение, обрушился грохот. И едва он стих, пошёл сильный прямой дождь. Минуту назад остановилась у окна, поражённая редкой картиной: на синий, без изъяна, небосвод наползает прямая линия чёрной тучи. Мир на глазах превращается в безрадостный, навалилась грусть... Родной дворик пропитан прозрачной сизой дымкой – светится. Соседский парень, Димка, прикрыл свои кроличьи клетки накидкой и исчез. Взглянула левее, через дорогу. Вспомнилось... Показалось даже, что за оконными стёклами мелькнуло лицо. Странная фантазия: именно сейчас там заведомо никого нет. Давно забыла... Исчезает гнетущая тревога, навеянная движением невидимых сил... Иссини белая молния, сверкнув, некоторое время ещё плывёт в глазах негативом: тёмным извилистым путём, перечеркнувшим зрение. Так же внезапно, как началось, отшумело, и голубизна очистилась до совершенства. Вышла на улицу, глубоко вдохнула воздух, ещё не успевший забыть дождь. "Чудак Димка, сидит в такую погоду дома!" Устрашающего вида тучу ветер нагнал почти мгновенно. Дима едва успел накинуть на своё хозяйство плёнку. Молния ударила в столб линии электропередачи. Громыхнуло так, что, наверное, и у кроликов уши заложило. "Над сарайчиком поставлю громоотвод, а то вдруг саданёт..." Первые крупные, с боб, капли барабанят по крыше, по пустой бочке, весомо шлёпнулись в пыль, земля покрылась рябью маленьких кратеров. Ливень прекратился быстро, только пыль прибил. Под засверкавшим солнцем поискрил редкий бисер и всё. В клетках сухо, ни капли не попало! Туча преследовала от привокзальной площади. Угроза вымокнуть висела над головой до самого порога. Выиграл гонку, и, уже из комнаты, первый раз в жизни, Владимир Владимирович увидел удар молнии в штырь, выставленный навстречу грозам. Ослепительная вспышка, сгусток огня... Встрепенулось и спряталось детское желание немедленно поделиться с кем-нибудь: "Я видел!" Отчий дом показался маленьким. Тысячу раз знакомые мелочи: засохший листочек, трещины на старом дереве, мушиное крыло в паутине... Из закоулка потаённого места достал ключ, заполированный руками до блеска. Послушные щелчки открываемого замка. На видном месте записка от сестры: зовёт к себе. Мамино письмо... Стойкий запах родины не способны уничтожить ни время, ни новая мебель... В лёгком полумраке притаилось мальчишеское ощущение вседозволенности. Сразу же захотелось посвистеть или зажечь спичку. С полировки журнального столика блеснуло маленькое круглое зеркальце. Машинально взял его, рассмотрел цветную картинку обратной стороны. Перевернул – ничего интересного: надоевшая физиономия. У окна вспомнил: вот тут, через раму, был продет тросик. След остался, едва заметный. Стоило потянуть за него, и ветряк на шесте оживал, устанавливаясь по ветру. Раскручивались ло-пасти. Знак Женьке: выходи. Оказывается, здесь по-прежнему успокаивающе шумит ливень. Звук чистый, не смешанный с шуршанием бесчисленных ног и шин... Голос дождя умолк. В наступившей тишине по полу заметались солнечные зайчики. Захотелось сейчас же видеть старых друзей, наглотаться свежего воздуха... Асфальт на проезжей части местами выкрошился, местами просел. Сейчас неровности спрятаны под лужицами. Одинокая машина осторожно разводит колёсами воду. За ограду свешиваются ветви вишни, как и в детстве. Несколько зелёных слив среди листвы. Две яблоньки точно так же. Здесь принимают новшества как частности, инопланетную экзотику. Всё равно неизменной останется улица, дворик, выложенный обломками бетонных плит. Махонькие грядки с зеленью. Дом Жени напротив нашего. Именно её, именно сейчас должен увидеть. С тех пор и не говорили толком. Тягостные, неизбежные у соседей, даже если редко приезжать: "Как живёшь? – Хорошо, а ты?" – не в счёт. Она смотрит на меня и улыбается. До встречи думал, что, наверное, забыл её. Оказывается, нет. Большие глаза те же. Тот же голос с лёгкой картавинкой. В бёдрах полнее... – Здравствуй. – Я рад тебя видеть, Женя. – И я рада, заходи. – Нет, если можешь, пройдёмся. – По-прежнему любитель прогулок? У расставания не всегда есть осознание пронзительной горечи именно этого, последнего дня, часа, минуты. Тогда попрощались и разошлись. На письма не отвечала, избегала встреч... Идём рядом, как давным-давно. Не могу отделаться от внутренней скованности. Надо расслабиться и тогда станет легко. Идём по старым знакомым улицам. Ноги сами выбирают маршрут, казалось прочно забытый. А он живёт во всей полноте: рисунок тротуара, знакомая липа на середине пешеходной дорожки... – В отпуск? – Да, решил вот... – Что же с родителями разминулся, не рассчитал? – Домой не собирался, даже путёвку приобрёл. Потом отчаянно захотелось увидеть тебя. – Я-то при чём? Дурью маешься? Впрочем, оставим. Как работа, успехи в науке? – А, чепуха. – Узнаю, узнаю Вовку. Ничуть не изменился. Как всегда – "глупости". Мне остаётся только рассмеяться в ответ. – Мудришь, парень. Сейчас бы рассказать... Нет, не получится. Сразу не поймёт, а позже у самого пропадёт настроение, может и к лучшему. Постепенно, в пустяковой болтовне, отогреваюсь. А ещё прочно ухватился за мелькнувшее ощущение: "Как раньше. Совсем так же..." – Муж не рассердится, что пошла со мной? – Миша с младшим уехал к его маме. Старший сын в лагере. Так что сейчас одна, но он не ревнивый. – Наверное, слабо любит. – Знает себе цену. – Обратила внимание, где проходим? – Конечно. Это у тебя память короткая. – Почему же? – Сам сказал однажды, что прошлое плохо помнишь, твоя голова "не магнитофонная лента". – Трёп предназначался скорее твоему мужу. Я всегда и везде молчу о том, что касается только нас двоих, в отличие от тебя. – Ты меня тогда просто не понял. И зря обижаешь обвинением в предательстве. Помолчали. – Женя, не расстраивайся. Настроение паршивое, вот и срывается чушь с языка. – Догадываюсь. – Итак: ты на месяц свободна от домашних забот? – Как птица. Мешает только работа; жду, не дождусь отпуска. Предлагаю пообедать в ресторане. – С удовольствием. Это что-то новое в твоём репертуаре. Галантно пропустил вперёд, услужливо, с привычным налётом иронии, распахнул передо мной стеклянную створку двери. Честно говоря, Вовка с первых же мгновений показался прежним. Ему, как и раньше, не поймёшь чего надо. Основное за семью замками, а на поверхности только те края, которые невозможно спрятать. Он другой... Углы выпирают по-прежнему, хотя, возможно только сейчас, со мной... Одет, что называется с иголочки. Тут уж либо абсолютная женская забота, либо начисто давно и прочно без неё. Сейчас узнаю. Заметно расслабился, успокоился. Вот-вот принесут отбивные и можно потихоньку расспрашивать. Столько лет прошло! Казалось, та жизнь исчезла окончательно, напрочь. Она и ушла, но тысячу раз знакомо это сейчас... За столом, как ни упирался, а "откровенный" разговор всё-таки состоялся. Подвела к нему мягко, умело: не замечал раньше столько женской хитрости. Я, возможно, не особенно сопротивлялся. Был наполнен тайной, оберегая её, ждал разоблачения... Оказалось тривиально, буднично: яйца выеденного не стоит, посмел лишь оформить в слова. Рассказал внешнюю, видимую часть корешка боли. И тут же увидел, что это мелкие неурядицы. Бывали и будут сплошь и рядом. Возможно, и нет занозы вовсе, всего лишь усталость... С опозданием, но мне удалось сменить неприятную тему на вино перебивающей себя фразы: "А помнишь?.." – Женька, помнишь, как ты ударила меня сумочкой? Выхожу из автобуса, а меня кто-то сзади – бац! – Не помню. – Выскочила вслед и отругала. "Не смей больше от меня уходить!" Оправдываюсь: "Ты сама разрешила". Ещё попыталась огреть по голове. "Ну и что? Всё равно не смей". Было очень приятно. Знаешь, я ведь каждый раз хотел, чтобы ты меня остановила. Тот вечер хорошо... – Много глупостей было в юности. – Жалею, что потерял тебя. Почему ни разу не ответила? Вначале думал, что не получаешь писем. Однажды прямо в почтовый ящик кинул. – Ты же объявил: "Писать не буду". – Думал, что сковывать девушку ожиданием на несколько лет – дурно. Мальчишеский максимализм. Потом догадался, что глупо... – Взял и женился, да? – Ты же напрочь от меня отвернулась: "Нам не семнадцать лет". – Удивилась, когда всё-таки увидела конверт от тебя, зная упрямца... – ...молчала назло? – Да! – Вот и упустила меня. – И хорошо. Меньше неприятностей от жизни, чем у твоей жены. – Вот и замечательно. – Вот и чудесно. Зачем я приехал сюда? Отдохнуть? От чего? Хотел поговорить? О чём?.. Да и в ней ли дело? Может вежливо распрощаться? ... Дорожку парка под ногами мы когда-то называли "наша". Она упирается в природный амфитеатр. Сбоку и теперь растут те ели... Пожалуй, оставить её сейчас даже смешно. – Женя. Полу обнял её за талию, заговорил: – Дождь насквозь промочил хвою над головой, волосы и плащи. Капли под колючим навесом лапок падают так же часто, как и с неба, только чуть позже. Целовались до боли в губах, а потом ещё целовались... – Показалось, что под открытым небом льёт меньше. – Да, но как только вышли – намокли ещё сильнее. Ты после этого простыла. – Помнишь... – Знаешь... давай притворимся, забудем ушедшие годы, будто и не было их. – Надеюсь, ты шутишь? – Снова увидим прежнее небо, траву. Никаких забот. Впереди простор времени, бесконечность будущего... Взглянем на то место под елями? – Ага. Лицом к лицу, в упор. Серые глаза, гротескный излом верхней губки. Взял её руки в свои, как прежде, как давно. Они замерли, застыли... Поцелуй разгорается. Вначале робко, потом... Она оборвала его... – Нет. Почему приходит во снах мучительная ностальгия? Или так и нужно, чтобы была колющая память? Выражение лица Жени из непримиримого становится участливым, сострадающим. Срочно нужно отшучиваться. Остановился у клетки любимицы. "Громоотвод поставлю, кашу маслом не испортишь". Открыл затянутую сеткой дверцу. Крольчиха, неуклюже переваливаясь, пододвинулась ближе. Быстрее зашевелились усики на мордочке... Погладил пушистую спинку, потрогал уши... А здорово, что хорошая погода, иначе пришлось бы тащиться с Любой в кино вместо парка. Перед самой грозой в дом напротив вошёл сын хозяев, Владимир Владимирович, учёный биолог. Вот бы пообщаться. После дождя он появился во дворе – и сразу к воротам наших соседей. Не удивляюсь: мама говорила, что раньше он и тётя Женя дружили. Они немного посовещались и куда-то ушли. Подтянутый, собранный, волосы аккуратно подстрижены; борода и усы срослись в рамку вокруг рта. Я тоже отращу себе такую, обязательно. Наверное, счастливый, ещё бы, такая работа! Не сидится на месте; решил немедленно идти в парк. ...Асфальтированный ручеёк, пробиваясь сквозь зелёный шум, подводит к круглой забетонированной площадке. Одна часть полукруга лесной арены окружена елями. С другой стороны удобная естественная ложбина в теле холма. Ступенями места для зрителей: на вбитые в землю колья настелены доски. Сворачиваю в душистую тень. Дальше вверх, к нашему месту. ...Время. Люба вот-вот должна появиться. Она у меня молодец, не опаздывает. Огромные золотистые сосны плывут под зелёными парусами хвои среди белых облаков. Приподнятое настроение усиливается. Заскользили интуитивные, будущие мысли. Уже не сижу, не стою, а шагаю по пружинящей траве в какой-то раздирающей лихорадке. Где же, где Любка... Наконец. Лёгкий летний плащ распахнут. Спешила, раскраснелась... – Привет. Обнял. Её губы вначале застенчивые и полу невольные... Сами собой растрепались волосы – головка окуталась русым дымком. Черта близка, она прозрачна, призрачна, кажется, что легко преодолима, но чем ближе, тем тягостнее, труднее, невозможнее... Прижимаю к себе сильнее и сильнее. И, если можно было бы, вошёл в неё... Неохотно разнимаю руки. Сидим на пеньке спина к спине. – Помнишь наш разговор на школьном вечере? Первый серьёзный... Готовился, волновался. На тебе был светло-синий костюмчик... Посмеялась... На следующий день позвонил. Неожиданно согласилась, я и не думал... Помнишь вокзальчик?.. – Конечно, помню. Сегодня получила вызов на экзамены в мединститут. Знакомые прислали письмо – конкурс огромнейший! Ужас берёт, Дима, отчаянно боюсь. А ты отослал документы? – Успею ещё. Наверное, надо на заочное отделение. Матери одной не вытянуть пять лет. Болеет – сама знаешь. – Ты же хотел... Повернулась ко мне, заглядывает в лицо. Не хочу и не смотрю ей в глаза. – Пойдём? – Куда? – Увидишь. Протянула руку: "Поднимай". Целуемся. От утомлённых, измученных губ исходит лёгкое неудовлетворение. Говорить расхотелось. Жестом указываю дорогу, придерживаю влажные ветви. – Как поживает твоя необычная крольчиха? – Нормально. Стало скучновато. Дома новый сборник фантастики – неплохо было бы... По пунктиру едва заметной тропочки спускаемся круто вниз. С обеих сторон густой смешанный лес. Кусты орешника, небольшие ёлки, липы и ещё что-то. – Ты разговаривал с этим учёным? Может что-нибудь посоветует? А он симпатичный. Случайно встретила на улице вашу соседку с незнакомцем цивильного вида. Сразу сообразила, что приехал... Кустарник отступил. Пространство раздвинулось вокруг сказочно-красивой могучей ели. Ковром расплескались по земле переливы зелёной краски лесного разнотравья. Я остановился у дерева, огляделся. Люба притихла, непонимающе смотрит мне в глаза, молчит. "Ага, уже ждёт". Достаю из кармана пакетик. – Ой, смотри, белка! – Тише, испугаешь. Маленький зверёк коричневый, золотистый, сизоватый – гармония полутонов и оттенков, соскользнул ко мне на рукав. Белочка ухватила кусочек пряника передними лапками и быстро-быстро задвигалась мордочка. Сверкнула чёрными бусинками глаз и шустренько унеслась вверх по стволу старой ели, оставляя шорох царапающих кору коготков. Девушка разочарованно: "Убежала". – Сейчас вернётся. – А мне можно покормить? – Попробуй, только не делай резких движений. Рыжая сластёна прибегала и убегала ещё несколько раз, и мы с удовольствием отдали ей весь пряник. Люба в восторге. – Какой красивый, прямо воздушный хвост! Здорово! Никогда раньше не видела так близко белку. Послушай, тебя что, так, с разбегу, все зверюшки любят? – Мы давно знакомы. Зимой подкармливаю. Лицом к лицу. Взял её руки и окунулся в ладошки лицом, слился с ними. Почему-то не сказал: "Я тебя люблю". Крепко обнял, нагнулся и впился в знакомую мякоть губ. И тут же почувствовал, что мои устали от поцелуев... II Давно забытая беспричинная радость, торжествующее тело – блаженство пробуждения. Свежий ветерок лёгким шелестом листвы вносит ритм бодрости. С удовольствием отметил: в широкое русло зрения разом вливается всё сущее. Я свободен в любых вариациях общего, среднего, крупного плана. Зачем выбор, ограничения? Такое утро дробить на мысли – кощунство. В хозяйстве у отца разыскал ножовку, длинный деревянный брус. Пристроился на старой крепкой скамейке, сколоченной из толстых досок. Удивительно, в сарайчике, на опорном деревянном столбе сохранилась выжженная мной, пацаном, буква "В". Неровный пунктир лунок в старом сухом дереве: след весеннего солнца и, выменянного на патрон, новенького увеличительного стекла... Славно никуда не торопиться, нет обязательных дел... Из куска деревяшки выстругиваю воздушный винт. Нож остёр. Неизъяснимое удовольствие снимать шелестящие стружки; сосновый дух... Болезненно заныло у основания указательного пальца – кровавый мозоль. Смахнул с настроения лёгкую досаду, постарался смахнуть. Прохлада утренних теней давно и без следа растаяла. Ослепительный шар над самой головой. Ленивая зыбь струящейся жары клонит ко сну. Даже звуки становятся тягучими, вялыми. Почувствовал жжение плеч. Пошевелил ими, тронул рукой – обгорел. Досадная неосмотрительность. Отчаянно захотелось есть. К общему неудовольствию: мало того, что не завтракал, так ещё и хлеба ни крошки. Вспомнился накрытый стол, дом. А, чёрт, где сейчас мой дом? Хаос неустроенности и неопределённости. Обрывки неоконченных дел, жжение в плечи, кожа на месте мозоля сорвалась, открыв слезящуюся розовую ранку. Рваньё бледных теней в пыли, солнце, духота... С женой поссорился не из-за чего. На работе не то у меня отпуск, не то ушёл, хлопнув дверью по собственным ошибкам; ветряк взялся делать, не доделал... Дорога в магазин тяготит. Уткнул взгляд в землю и падаю, падаю в отчаяние... После еды прилёг отдохнуть. Тишина... Почему я разозлился на шефа? На сей раз, воспоминание обожгло стыдом. Дома схватил чемодан... "Володя, я устала. Володя, что случилось?" Тупик и пустота-а... ... Был какой-то дурной сон. После него туманная тяжесть. Там, за ней, за этой грязной мглой, угадывается свет умиротворения. Слабо шевелится призрачная надежда на бывшую успокоенность, пытаясь поднять меня с ложа. Разморённый господин "Я" почти не спорит – пустил все дела на самотёк. Лишь лениво бросил: "Поваляйся, пусть катится в тартарары, всё равно уж..." И только потому, что полное безразличие, встаю и выхожу. Жарко. Покрутился по двору. Груда стружек, разбросанный инструмент вызвал какое-то полузабытое желание, но оно тут же перекрывается апатией. И опять, только потому, что нет разницы, взял нож, обмотал черенок тряпицей. Недоделанную деревяшку повертел в руках... С вернувшимся удовольствием достругиваю плавный изгиб винта. Как податливо и пластично дерево! Подметая мусор во дворе, нет, нет, да и взгляну на весёлое журчание прозрачного диска. Сверкающее вращение живёт даже от лёгкого дуновения. Оказывается, желание встречи с Женей подспудно было весь день. Теперь пришло его откровенное полновластие. Ополоснулся. Свежая рубашка усмиряет неприятный зуд. Взглянул на дорогу, походил; глянул ещё раз. Соседский парень здоровается – машинально отвечаю на приветствие. А почему бы ни пообщаться? Время есть. Утро началось с лихорадки нетерпения. Сегодня обязательно встречусь с Владимиром Владимировичем. Мысли путаются... Может на маленькую бумажку несколько пунктиков, потом незаметно подсмотрю? Вычистил клетки, задал корм. Весело задвигались мордочки, зашевелились усы. Особенно тщательно вожусь с любимицей. Если удастся – покажу, пусть оценит. Старательно умылся. Выдавил на лице самые выразительные прыщи и стал ждать. Его дом кажется необитаемым. Топтаться надоело, усаживаюсь на перекладине чердачной лестницы. Солнце распаляется, и воздух стремительно теряет ночную свежесть. Что сказать в первую очередь? Как бы не забыть чего-нибудь. Посоветоваться насчёт учёбы. Обязательно покажу крольчиху и расскажу о планах... Появился во дворе, что-то мастерит. Пока сосредотачивался, волновался, он исчез в доме. Решил, скажу: "Здравствуйте". Появился на улице с сумкой в руках. От него прямо-таки исходит силовое поле, отталкивающее любого возможного собеседника. Не посмел окликнуть. Да и нечего зря беспокоить человека, углублённого в решение какой-нибудь важной проблемы. Вот же, умеет сосредоточиться, не то, что я. Стало даже легче. Раз его нет, то и суетиться нечего. Минут пятнадцать бесцельно шатаюсь по двору. Взял учебник – так и не раскрыл. Владимир Владимирович вернулся быстро. Зашёл в дом. Я подождал, и ещё подождал... Накормил зверюшек, пообедал и прилёг в своей комнате. "Потом, когда я уже выучусь, мы перестроим гены так, что человек станет совершенным. Например, с огромнейшими способностями к вычислениям, быстрее любой электронной машины. И даже ещё: можно будет сделать как-нибудь так, чтобы несколько людей могли соединиться в одну грандиозную систему. Потом, в далёком будущем, можно и тех же самых кроликов перестроить в разумные существа..." Приснилась крольчиха в образе толстой тётки. Непрерывно движутся тёмные усики над верхней раздвоенной губой... Почему-то страшновато. Проснувшись, хотел взяться за учёбу, но не лезет наука в голову. Решил установить громоотвод над клетками. Не состоявшийся собеседник продолжает что-то мастерить. Вот и я займусь делом. Уголком глаз, между прочим, наблюдаю за ним: прибил к забору длинный брусок, увенчанный ветряком. Тот мягко повернулся лопастями к ветру – они завращались и исчезли, превратившись в мерцающий диск. Убирает замусоренный двор, долго возится что-то переставляя, вколачивая. Опять скрылся в доме. Наконец вышел, покрутился без дела, выглянул на дорогу из-за калитки, потом ещё раз. И я решился. Он ответил на приветствие и идёт ко мне! У каждого дома, определённого места, у каждого дела есть свой запах. Он входит в тебя однажды и навсегда. Потом забывается, затеняется новым. Многие десятилетия молчит, как нет, и неожиданно настигает. Сразу и не сообразишь, а заволнуешься и оживёт... Здесь пахнет детством: сладковато-прелый запах сена, кисловатое от кроликов. Парень, прыщавенький по молодости, с нескладными выпирающими локтями и не у дел висящими крупными кистями, явно взволнован. Я протянул ему руку. Рукопожатие крепкое, тёплое. – Будем знакомы. Владимир Владимирович. – Дима. Осматриваю дворик. В углу небольшой дощатый сарайчик с чердачком для сена, рядом, под лёгким навесом, несколько клеток. За проволочными дверцами любопытствующие мордочки. Когда-то сам держал таких же, правда, очень недолго. – Вы, наверное, ждёте Евгению Николаевну? Она оканчивает работу в шесть часов. – А что, молодой человек, на мне написаны мои намерения? Он густо краснеет, лепечет: – Я просто так... Вчера видел, как вы шли вместе..., и... Казалось, что покраснеть больше невозможно, но малиновой краски на лице прибавило. – Вы всегда такой стеснительный? Чем занимаетесь? Зачем яма? – Для заземления громоотвода. Рядом со свежим земляным холмиком лежит почерневший с прозеленью стержень и несколько больших витков толстого провода. – Лишнее. Рядом на столбе уже есть – хватит. Видели, как вчера ударило? – А вдруг и сюда также? – Перестраховка, в конечном итоге, напрасный труд. – Я думал... Но если это невозможно, тогда... – Строго говоря, мы живём в вероятностном мире. В данном случае событие маловероятно. – Я вот тоже думал о случайности. Она всюду. Хотя бы вот и моё личное рождение, или другого существа. – Не забывайте, молодой человек, что за любой вашей случайностью стоит причина. – Да, конечно. И в этой изменчивости меня поражает то, что от кролика рождается кролик, от мухи – муха, и..., и... – Но и тут стабильность не до последней точки. – Да, конечно. – И потом: видовые особенности и шире: бытие – активный учёт причины и следствия. В этом постоянство. – Да, да. Я думал, как это интересно, что наша земля – голубая планета Земля. Её такой сделала жизнь. Долгая эволюция и человек... И дальше мы должны, наша задача... придумать... Замолчал. Ну и собеседничек, будто красна девица... Любопытный парнишка. – Можно ваших подопечных посмотреть? Красные глаза белых великанов напоминают воспалённый человеческий взгляд. Крупные холёные кролики серебристой окраски. Отдельно сидят белая и серая самочки, разбухшие в боках. Показал мне и ещё один закуток. Крольчиха неуклюже отодвинулась вглубь. Редкий мех неопределённого цвета. Сквозь волоски просвечивается розовое. Уши в неестественных прорезях по кромке. Кажется, даже сукровица или кожа проглядывает? – Что это? Зачем? После вопроса, возможно излишне резкого, захлопотали ресницы над голубыми глазами. – Вы сами сказали, что мутации неизбежны. – Я надеюсь, вы не прибегали к специальным способам воздействия? – Просто не уничтожил бракованного кролика. – И с какой же целью? – Нужно сделать людей лучше и сильнее, умнее. В будущем, конечно, в далёком будущем. – Разумеется, не исключаются генетические манипуляции? – Да. Работа сложная неимоверно, но оправдается результатом. – Ну, ну, конкретнее. Хотелось бы услышать. – Например, умение жить в межпланетном пространстве, выдающиеся математические способности и..., и... Всё! Всё, что захочется! – Всё – слишком много, уже ничего. Вы сотворили то, что собираетесь изменять? Деформируете, кажется чуточку, а уродец выкинут из существования. – Случайностей масса, почему не направить в продуманное русло?.. – Вам кажется, что все силы космоса и всё живое разом идут в ложном направлении? Жить в пустоте – абсурд. Тогда мы там должны были и родиться. Я земное создание, а планета появилась в вихре, а он раскрутился от чего-то. И для воссоздания всего потока причин мне нужно превратиться во вселенную. Так что, Дима, видимо улучшать нас не надо. – Я предчувствовал, что крольчиха – ошибка. – Надо хорошо потрудиться над вопросом: "Зачем?" А потом ещё раз вернуться к нему, и ещё раз, и ещё... Вихрь? Я рассмеялся. – Владимир Владимирович, можно спросить, над, чем вы работаете? – Есть такой интересный пигмент – хлорофилл. – Понятно. Мне тоже очень хочется узнать, как всё произошло, всё живое Земли. – Вам, Дима, обязательно надо учиться. – Да, и я хотел бы поговорить об этом. Видите ли... – Привет! Мы не заметили, как подошла Женя. На прощание крепко жмём друг другу руки. – Дима, мы с вами ещё поговорим. До свидания. А Женя уже овладела инициативой, совершенно игнорирует парня и торопит меня. Отдохнула хорошо. Вся нечистота усталости растворилась без осадка. Минуту, другую нежусь в кровати. Вскочила, скинула ночную рубашку – и к умывальнику! После полотенца "гусиные" пупырышки тотчас исчезли. Кожа гладкая, упругая. Перед зеркалом то, что есть... Что ж удивительного, двоих детей выкормила... А если поднять и вытянуть вверх руки, потянуться?.. На цыпочки, ногу рывочком назад, ап! Впрочем, кое-что ещё осталось... Ля-ля-ля... Выхожу пораньше, чтобы идти по городу медленно. Я знаю, что прохожие будут мне улыбаться, и после встречи со мной улыбнутся. А на работе ждёт букет комплиментов. Лето! Уговаривает в прошлое... Разве было что-нибудь? Но если и так, то мне казалось: он давным-давно забыл... Мне и самой думалось, что ничего никогда не было. Кому назло не отвечала на письма?.. А было назло... Боже, какая дура... Не знала, как удержать... Казалось: свободен и неуязвим... У озера пьянела... Это случилось, и ничуть не жалела, наоборот: радовалась... Уезжал учиться, а мне и сказать нечего, и просить не о чём... "Жди"... "Вспомним"..., тоже мне, придумал... Побудет месяц, а дальше?.. А мои?.. Рабочий день подходит к концу, но так ничего и не решила для себя. Пульсирует жилка радости... Предчувствую, что буду волноваться, когда пойду домой... Я уже волнуюсь... Вспомнить..., но только не до последней точки, просто поиграть. Нет, вообще никак. Да и невозможно; сказать такую глупость, как мальчишка... Думала, что где-нибудь поджидает, высматривает, но нет. С первого взгляда: он и Дима спаяны беседой накрепко. Даже не заметили, как подошла. А когда поздоровались, то не увидела, чтобы моё появление вызвало у них восторг. Кажется, я в дурацком положении. Пришлось не церемониться. Взяла Володю за локоть и потащила на прогулку. Его рука прохладная, сухая, крепкая. Отчаянно жалею, что не составил шпаргалку. Наверное, выглядел очень глупо. Слова, мысли растерял, молчал, краснел... К следующему разговору обязательно подготовлюсь. И начать надо вот с какого вопроса... В отношении науки он прав. Конечно, настоящее дело будет потом, когда закончу университет. Вот здорово, буду и я когда-нибудь... буду... Учиться – первоочередная, основная, единственная задача, но уже второй день не по графику, много времени пропало. Как бы Любу спровадить, чтобы не обиделась? Сообразит. Она умная: что бы ни говорил, сразу раскусит. Ничего, потом помирюсь... Только учебники в руки – идёт. Мне сегодня положительно не дают заняться делом! – Беседовал? – Да. – Ну и что? – Кажется, неплохо отнёсся. – Вот видишь, я же говорила. А про учёбу, что? – Не успел сказать. – Зря. Куда пойдём? – Люба, я много времени пропустил, не занимался... – Понятно. Так вот, слушай. Обижаться на эти слова и не подумаю, тем более не дождёшься, что повернусь и уйду. А ты подаришь этот вечер мне весь без остатка. Понял? Удивляюсь и не могу наудивляться Любке. Ещё больше изумляюсь тому, что говорю и делаю. Я предчувствовал не то, совсем не так... III – ...А ещё раньше был панический испуг за кислород. "Мы выдышим его и умрём, все!" Оберегал всякую живую былинку, где бы она ни тянулась к свету. Пусть внесёт свою каплю животворящего газа. Ведь кругом одни пожиратели: машины, промышленность, энергетика... Наверное, сама немного помнишь из того времени? – Нет, ты со мной серьёзно почти не говорил. – Да? Мне казалось наоборот. Ну, не важно. Кстати, твой сосед, Дима, любопытный парень. Правда заблуждается кое в чём, но у него... – Уж с него станется, и ты тоже... – Потом я узнал, что есть другие способы обогащения воздуха кислородом. И тут уж испугался за воду Земли: бесконечная вереница снов о пыльных бурях над песчано-каменистыми пространствами, о мутно-красном небе... – А сегодня, какими мыслями балуешься? Меня коробит её неуместный сарказм, постоянное желание сбить. Сама задала вопрос. Я понимаю, для того только, чтобы не молчал. Ну, так слушай, не перебивай! Как это я расслабился? Впервые отчётливо вспомнил прежнюю постоянную насторожённость. Невидимую, неощутимую, но реальную стену неполного понимания. Впрочем, может, и не забывал... Жена никогда бы... Досадно: разговор с Димой так неловко прервался... – Вот ты меня сразу и раскусила. – И не надоело иронизировать? Смотри, так и от жизни отшутишься, в конце концов. – Ты спросила, как сложилась жизнь – я рассказал. – Помечтал, поразмышлял – и готово? – Мой теперешний начальник пригласил к себе в лабораторию. Замечательный учёный... Думаю, из Димы получится... – Заладил: Дима, Дима. – Он действительно интересный парень. Хотя пока ещё не понял: результат творчества будет обязательно неожиданным и бесконтрольным. – Ты мне Диму рассказываешь? А то я не знаю?! Тоже мне герой. Уселся у клеток и мечтает, как бы кроликам крылья вырастить, чтобы травку летали щипать. "Вот, когда выучусь, вот в будущем..." Убеждена, что и на девушек смотрит по их способности воспринять его мировые идеи. – Мне кажется, он не так примитивен в этом вопросе. Парень, конечно, целеустремлённый. Это-то и хорошо. – Даже слишком. Ты тоже: нёсся сломя голову, споткнулся, и опять несёшься... Назад. А по сути, в никуда. Нет его, прошлого. И не будет. "Что я говорю? Ведь согласилась же". Володя улыбнулся. – Отчего такая взбудораженная? За что злишься? – Жарко. – Завтра уезжаю домой. Одна идейка стрельнула, надо попробовать, посоветоваться... После общения с Димой и завертелось в голове. – Пойдём? – Пошли. "Часа полтора вымученных разговоров для приличия ещё выдержала. Это мне живо напомнило прошлые времена: вечные непонятные скачки. С удовольствием вспомнила, что не было ответов на письма не только "на зло". Время подтвердило мою правоту!" – Ну, Володя, прощай. Уже поздно. Он поцеловал мне руку, щеку, губы. – Приедешь, заходи в гости. – Обязательно. "И тогда так же молча стояли. Мне говорить было не о чём, не о чём просить... Первого сына я родила только через два года". ...Сон не идёт. Хочу домой. Я чувствую: меня там ждут. ...Может в этом и есть смысл конкретной человеческой жизни: оценка и переоценка, возвращение?.. Вращение?.. Змея, ухватившая себя за хвост? ...Сердце рвётся к тому, что называется судьбой – реликтовая предопределённость... Утром умылся, собрал вещи. Оставил письмо матери, извинился в записке перед сестрой. Позвал их в гости и обещал приехать. Запер дом. Дима возится во дворе. Подошёл к нему попрощаться. – Уже уезжаете? – Да. – Так быстро и неожиданно, вы же собирались... – Работа. – Понимаю. У вас есть несколько минут? – Только несколько. Он подвёл меня к клетке. Крольчиха так же вяло отползла, совершенно не обращая внимания на новорождённых крольчат. Двое похожих на мать рваными ушами лежали без движения. Остальные вполне здоровые чистопородные шиншиллы. – Вот. Только что. – Я же тебе говорил. Не расстраивайся. Буду рад встретиться снова. Пока. – До свидания. Дима хмурится. На душе пасмурно. Открыл клетку, надо выкинуть, а то завоняет. Показалось, что у одного из неподвижных крольчат чуть заметно дёрнулась лапка. Тронул – тёпленький. Укутал в тряпку и понёс домой. Поставил греть воду. "Мы ещё поживём, маленький..." Под вечер, после работы, зашла почтальон, тётя Настя. – Женечка, передай телеграмму Володи, нет его дома. – Хорошо. – Вот спасибо, распишись. С лёгким треском лопнула склеивающая бумажка: "Приезжай. Очень жду. Приходили с работы". "Отпуск жене испортил. Представляю, каково жить с этаким фокусником". И ей стало весело: как всё правильно получилось и тогда, и сейчас. "Скорее бы приезжали мои. Соскучилась. Что же это я сижу?" Через некоторое время, проходя около дома, где живёт Евгения Николаевна, можно было видеть, что молодая хозяйка затеяла грандиозную стирку. Поставленный на табурет переносной приёмник орёт весёленькую мелодию. Владимир Владимирович сидит в вагоне поезда расслабленный и отдохнувший, с вернувшимся ощущением постоянного праздника. "Отчего память так упряма? Причина в юношеском звоне?.. Или видимый краешек большого? Змея, ухватившая себя за хвост – вечное вращение, стабильность единственного? А, на самом деле, есть правда бесчисленных столкновений, рождение времени?.." Ветряк крутился всё лето, всю злую ветрами и косым дождём осень, и почти всю зиму. Дырочка вокруг гвоздя от долгого вращения стала большой, неровной. В неё постоянно попадала шляпка гвоздя, лопасти надолго останавливались. И, всё-таки, находился такой порыв, что раскручивал его, и опять по забору бежал лёгкий рокот от несбалансированного вращения. Однажды, проходя по улице, Женя увидела под ногами упавший воздушный винт: свалился через разбитое отверстие. Потом и палку отодрали от забора. И стало как прежде, когда ветряка не было... По голубому, насколько хватает глаз, пространству свободно резвится множество смешных разноцветных, ярких человечков. Для них, кажется, нет границы, нет преграды. Земля, небо, космос... Был бы этот народец совсем счастливым, да вот не дают покоя однобокие, несимметричные силы. Толкают туда, сюда... А то, вдруг, швырнут всех в одну точку на Земле, и свобода оказывается призраком. |